Некрофобия и другие рассказы - Станислав Ленсу

– Антон, вам сейчас нужно отдохнуть. Отправляйтесь домой, выспитесь, а завтра я к вам заеду. Ваш адрес у меня есть. Хорошо? Договорились? Вот и молодец…

Антон помотал головой:

– Что-то я… совсем расклеился… Майя, – он поднял мутные, плывущие глаза, – мне нельзя домой… Майя, пожалуйста …разрешите мне… у вас… я вас не стесню… нисколько… я тут, у порога…

У Майи снова сжалось сердце от предчувствия, что она делает что-то не так. Потом она убедила себя, что ей просто жаль Антона, такого несчастного и одинокого! …а в этом случае надо поступать жестко, как и говорит Валера!.. И это нужно сделать во благо, его Антона благо…

– Нет, Антон, нет! Поверьте – так будет лучше! Вам лучше поехать домой!

Вошел Валерий Андреевич и со словами «Вот карета уж у крыльца!» подхватил Антона за подмышки, вытягивая его из-за стола.

Тот, выпрямившись, резко повел плечами, сбрасывая участливые руки:

– Не надо!.. я сам – и, пошатываясь, направился к выходу.

Майя сделала движение, чтобы пойти за ним, но Валерий остановил ее и молча покачал головой. Потом шепнул на ухо:

– Пусть сам выйдет. Тебя не должны видеть рядом с ним, поняла?

Когда Антон скрылся за дверью, Майя передернула плечами и вернулась на кухню. Валерий тоже вернулся, подошел к окну и выглянул на улицу. Майя закурила. Потом вышла в гостиную и там, в темноте присела на диван. Загасив сигарету, спросила, крикнув из гостиной:

– Слушай, что такое Эвноя?.. Понимаешь, Антон в этом его состоянии все твердил, что его хотят убить, потом стал что-то бормотать про Лету и про… Эв…

Валерий в последний раз взглянув в окно, повернулся:

– Эвноя, Майя, Эвноя. – он зашел и сел рядом с ней в темноте.

– Это из христианской мифологии, Маечка, о Земном Рае. Лета и Эвноя – два рукава одной реки, Потока, которая течет через Земной Рай. Лета смывает память о всех грехах, совершенных людьми, Эвноя – воскрешает в человеке воспоминание о всех добрых делах.

Он обнял ее и почувствовал, как она, судорожно всхлипнув, вздохнула.

Антон спускался по лестнице опустошенный и безучастный. Временами он врезался то плечом, то локтем в ледяную и твердую стену, нога пару раз соскальзывала со ступеньки, и он чуть было не шлепался всей своей нескладной конструкцией из костей и резиновых мышц на цементные ступени, но продолжал спускаться к ожидающему такси. Он с усилием собирал свои мысли вместе, словно разбросанные и тяжелые чугунные болванки, которые перекатываются с места на место синхронно с покачиванием его непослушного тела и больно жалят пальцы при каждой неосторожной попытке сдвинуть их вместе.

– Только не домой… на вокзал… или в медвытрезвитель… или в кино… важнейшее из искусств…

В лицо ему пахнуло свежестью ночи. Он осторожно переступил порог подъезда и поднял голову.

Прямо перед ним, у крыльца стояла большая черная машина с тонированными стеклами.

Его везли быстро. Глаза не поспевали за мелькающими неоновыми пятнами улицы. Свернув, автомобиль прошелестела шинами по глухой с высокими каштанами аллее и въехал, не сбавляя скорость, в металлические ворота. Мягко сбросив скорость, машина остановилась.

Антон вглядывался в темноту за окном и отказывался верить. Машина, черный Мерседес стояла перед дверями морга.

Его возница, молодец с исцарапанным маловыразительным лицом, выгреб Антоново тело из машины и незлобиво подтолкнул к дверям. Внутри вспыхнул свет, и они прошли в ординаторскую. «Исцарапанный» указал Антону на стул «Садись!», а сам прошел к рукомойнику в дальнем углу комнаты и помочился в раковину.

Сидели молча и чего-то ждали. Антон придремывал, рискуя свалиться со стула. Наконец, снаружи хлопнула дверь машины, и в комнату вошел Валерий Андреевич. Не останавливаясь, он подошел к Антону и коротким ударом сбоку в челюсть свалил его на пол. Потом присел возле шевелящегося тела, крепко, так, что Антон почувствовал сквозь пелену обморока, как выскакивают из кожи головы пучки волос, схватил его за затылок и несколько раз ударил лицом об пол.

– Эй, Морген, не перестарайся! – лениво обеспокоился со своего стула «оцарапанный».

Валерий Андреевич поднялся и вытер руки носовым платком.

Первое, что ощутил Антон, выныривая из забытья, был холод цементного пола, прижатого к его лицу. Он сделал попытку подняться, но рука, на которую он оперся, подогнулась, и он завалился куда-то вбок и так и остался лежать. Снизу от пола пространство комнаты казалась перекошенным и мало узнаваемым. Узкая щель под шкафами и тумбочкой была забита пылью, каким-то мусором, и потерянный когда-то колпачок от шариковой ручки лежал прямо перед его лицом. Он снова зашевелился, и, в конце концов, ему удалось сесть, привалившись спиной к ножке стола.

Валерий Андреевич наблюдал, как копошиться на полу Антон. Потом подсел рядом.

– Так, Антон, объясняю. – деловито начал Валерий Андреевич и, встретив мутный взгляд Антона, подбодрил его – Соберись-ка! Давай-давай, прочухивайся! Время не ждет!

Он приобнял Антона за плечи и стал ему втолковывать:

– Понимаешь, Антоха, мы на самом деле никак не можем найти этого Кирьянова. Друг твой Миша сыграл с нами плохую шутку – запрятал его куда-то. Ты же знаешь, Миша сам вел всю эту бухгалтерию: нумерация кадаверов, приход-уход, сам их распределял по бассейнам… так ведь, Антон?

Он тряхнул его за плечи, и голова Антона сама по себе качнулась в знак согласия.

– Ну вот… Миша, чудак-человек, взял, да и сыграл с нами в кошки-мышки! Да как-то очень неудачно для себя. Понимаешь, решил сам поплавать в наших бассейнах, да сердце вот не выдержало… И потом, ты может этого и не знаешь, формалин – чертовски вредная и неприятная штука для здоровья: слизистая глаз, легких, глотки так и плавится, так и плавится от этого формалина, особенно, если плавать в нем… Просто ужас какой-то! А Кирьянов этот нам ох, как нужен! Понимаешь? Так что на тебя одного надежда! Ты уж, того, не подведи!

Антон слышал слова, обращенные к нему, слышал и ничего не понимал. Он только снова согласно кивнул, да так и поник головой.

Валерий Андреевич огорченно вздохнул, поднялся с пола и попросил «оцарапанного»:

– Перетащи-ка его в зал, Костя.

Шатающегося Антона вывели в зал и толчками и пинками заставили взгромоздиться на один из мраморных столов. Валерий Андреевич надел шелестящий клеенчатый фартук и взял в руки шланг.

Тугая струя ледяной воды ударила Антону по глазам, в нос, потом в лоб, заливая уши, прошлась по телу, выбивая дробь на ребрах, больно ударила в пах и снова полоснула по лицу. Антон закашлялся и сел на столе, свесив ноги в мокрых, прилипающих к бедрам джинсах.

– Антон, давай серьезно. – Валерий Андреевич убрал шланг, – если ты не хочешь, чтобы тебя здесь обмывали как кадавер, то ты нам должен помочь… Ну, давай, шевели извилинами! Миша наверняка тебе что-нибудь сказал. Вспоминай, вспоминай!.. Любая подробность, мелкая деталь может оказаться важной!..

– Эт-т-т.. какой-то бред.

Антона бил озноб, и он обхватил себя руками.

– Не буду спорить, может и бред. Но мы вот, очень к этому серьезно относимся!.. Для начала давай согласимся, что ты нам поможешь.

Струя воды снова ударила Антона в грудь, опрокинув его на стол. Он замахал руками, отбиваясь и захлебываясь водой.

– Да, да, да! – крикнул он, кашляя и отплевывая воду.

– Ну, слава Богу, а то я уже стал волноваться… – Валерий Андреевич закрутил кран.

В этот момент «оцарапанный» Костя, стоявший в ленивой позе ожидания в проеме двери, вдруг напрягся и поднял руку «Тихо!» Потом, неслышно ступая, исчез. Валерий Андреевич сделал знак Антону молчать, приложив палец к губам, и осторожно снял с себя фартук.

Костя вернулся так же бесшумно, как и исчез. Приблизившись к Валерию Андреевичу, он зашептал:

– Там твоя бабенка ходит, чего-то высматривает. Что будем делать?

Валерий Андреевич взглянул недобро на Антона, подошел к нему и потрепал по щеке.

– Уж не ты ли ее пригласил сюда, Антоша?

Антон энергично замотал головой.

– Ну ладно… Костя, я займусь ею, а ты – запри этого в подсобке, потом возьмешь машину и жди меня возле ее дома через полчаса. Давай!

Костя брезгливо ткнул Антона в мокрое плечо, показывая на дверь крошечной комнатки, которая обычно была завалена ведрами, какими-то палками и тряпками. Втолкнув Антона внутрь, Костя захлопнул дверь. Щелкнул замок. Спустя минуту погасла неровная щель между дверью и косяком. Все стихло.

Влажная темнота. Глаза никак не могут приспособиться к ней. Антон пялится в темноту до ломоты в висках, но ничего кроме узкой бархатной черно-синей полосы наверху, где-то под потолком, он не видит. Растопырив руки и поворачиваясь из стороны в сторону, он пытается на ощупь пройти к дверям: гремят пустые ведра, какая-то палка падает ему на спину, больно ударяет его своим концом по затылку. Наконец он натыкается на дверь, шарит и находит ручку, дергает ее вверх-вниз, вверх-вниз. Дверь слегка шевелится в перекошенной раме. Он нащупывает окошко замка, затем, порывшись в карманах джинс, выуживает скрепку. Через минуту замок щелкает, и дверь, скрипнув, отваливает в сторону.